О судьбе воспитанника детского дома, по прихоти завхоза учреждения названного в честь немецкого философа Иммануила Канта. Его тоске по родителям и ожидании встречи с ними. Не для того, чтобы отомстить или наказать, а чтобы простить и принять. О дружбе и товарищеской помощи, о деликатности и уважении к чувствам со стороны тех, кто в состоянии понимать.
С того дня прошли целые годы. Моню и Петьку жизнь разбросала сразу после окончания школы. Петька поступил в московский институт, выучился на переводчика, послужил в армии, её стараниями дважды командировался в ту самую Африку, страдающим детям которой его усилиями когда-то не доехала одна посылка. Моня после окончания школы работал на заводе в литейке, где хорошо платили. В свои законные 18-ть лет был призван в армию. Во время присяги изумил присутствующего генерала чтением текста, в его случае начинавшегося словами «Я, Кант Иммануил Иванович, вступая в ряды Вооружённых Сил СССР принимаю военную присягу и перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…» Сполна отдал свой священный детдомовский долг родине, сверх тарифа доплатив его интернациональной помощью страдающим детям Азии.
Однако, судьба но не злодейка вновь их встретила в родном городе, в который они вернулись после всех своих странствий лет, однако, через десяток после окончания школы. Встретились в секции борьбы, куда они не сговариваясь, но в одно время зашли, чтобы навестить тренера и поблагодарить его за науку, много раз их выручавшую.
Это провал. Полнейший провал. Вся легенда, придуманная школьником Петькой в далёком затёртом году, начинала трещать по швам. Срочно, очень срочно необходимо было что-то допридумывать. Иначе, беда. Подарить однажды другу надежду и вероломно лишить его этой самой надежды. Так неправильно, так нельзя. Человек без надежды, как карабин без патрона: все механизмы исправны, прочищены, смазаны, но без патрона карабин никогда не выстрелит. Значит никому не нужен. С Моней так нельзя.
Кроме того, имелось ещё одно обстоятельство, по причине которого Моню невозможно было с кем-то перепутать. Причина эта состояла в нём самом. На нём словно особым, каким-то непостижимым образом было обозначено то, что зачастую пафосно именуется чувством собственного достоинства. Было достаточно одного взгляда, чтобы без малейших колебаний понять, что это чувство у Мони категорически есть. И в этом не было никакого пафоса или преувеличения или, тем более, иллюзии. Просто он таким родился, просто он с этим чувством появился на свет. Для него оно было таким же естественным как дыхание.
Это провал. Полнейший провал. Вся легенда, придуманная школьником Петькой в далёком затёртом году, начинала трещать по швам. Срочно, очень срочно необходимо было что-то допридумывать. Иначе, беда. Подарить однажды другу надежду и вероломно лишить его этой самой надежды. Так неправильно, так нельзя. Человек без надежды, как карабин без патрона: все механизмы исправны, прочищены, смазаны, но без патрона карабин никогда не выстрелит. Значит никому не нужен. С Моней так нельзя.