Вторая повесть цикла "Форкиада" расширяет общие сюжетные линии цикла, показывая историю давно минувшей любви главного персонажа, профессора Федора Александровича. Рассматривая осложнённый вариант расстройства "Множественной личности", при котором одни из личностей теряют определенные физиологические способности, другие приобретают сверхспособности, героям повести приходится хорошенько покопаться в своем прошлом.
— Я подумал сделать это через навивание когнитивным воспоминанием того периода, времени, когда еще не было распада личности. Мой древний плащ и портфель очень кстати нашлись в чулане. Хорошо, что я имею привычку хранить старые вещи. Далее наш расчет удался. Запах плаща и твой силуэт, так похожий на меня в юности, при пробуждении вызвал нужную личность.
У сидящего в зале профессора была еще одна миссия. В связи с нестабильностью состояния пациента в последнее время, была угроза срыва операции «чистота в зачетку». На этот случай внезапного пробуждения старичок в кресле должен послужить объектом для отвлечения отступления (прятанья) наводящего порядок студента. Только куда уж в этой маленькой советской квартире прятаться, непонятно…
Он имеет полное право бесконечно осуждать профессора за ошибки молодости. Может обвинять Форкиаду в потакании своим страстям, приведшим к краху морали и семьи в целом, упадку личности. Но зачем ему это? Затем, чтобы казаться самому себе важным человеком? Нет, уж лучше оставаться достойным звеном огромной цепи, чем идти по головам себе подобных. Их грехи — мои грехи. Не осуждая их, но помогая разобраться в содеянном — вот стремление Ивана. И пусть его осудят, говоря, что в таком случае он либо лживый циник, либо латентный грешник. Его место в таком случае на помойке. Ваня согласен принять смертный одер в грязи и смраде. Но он стремился всегда сохранить чистоту в душе, за которую спросит с него Бог.
В редкие дни Федор Александрович не посещал свою родную, вросшую в сердце за десятилетия терапию. А крайние года даже отпуск проводил, захаживая вечерами «на чай» к коллегам. Эти стены с искалеченными и страждущими душами были неотъемлемой частью его жизни. Дело было далеко не в колоссальной работоспособности. В этих стенах он сам искал исцеления.
«Он все же не такой и поддонок», — подумал Иван. Ошибки по молодости каждый делает. Лицемерно было бы сравнивать содеянное с общими грехами раскрепощенной и бунтоватой молодежи. Каждый проступок тяжел по-своему. Федор Александрович не властен над решениями Форкиады, хоть и причастен к их принятию.