— Некогда Пифик увидел каштаны, лежащие на огне. И захотелось Пифику каштанов. Но как достать? В ту пору шла мимо служивая Кошка. Схватил её Пифик за лапу и — ну! — каштаны выгребать из жара. Вопит Кошка не своим голосом — лапа горит. «Зачем мучаешь меня?» — вопрошает. А Пифик довольный вкушает каштаны и бурчит: «Что ты орёшь? Тебя и не пойму, и слушать не желаю!»…

В этот день был дан торжественный обед во славу русского флота. Собрались придворные вельможи, капитаны, офицеры. Под барабанную дробь, как на параде, появлялись разные блюда. Пирог с бараниной и кулич недомерок. Квас и буза. Марципан и орёл сахарный. А также попугай. Из сахару же. Особенно гости нахваливали лапшу.

На море, замечал я, у государя нашего всегда душа пела. На берегу — горяч, грозен. Если что не так, голову снесёт. В лучшем случае зуботычин и оплеух раздарит. А на морских волнах приветлив да ласков. Бывало веселится, как дитя. Если позволительно сказать такое о великом государе, то Пётр Алексеич был существом земноводным. А того точнее — водоземным! Или водоёмным. Эдакий морской владыка Нептун.

— Батюшки-святы! — охала притворно древняя старушонка. — Чего зря злословить бедненьких, убогоньких. Полечить бы сердешных! Есть у меня верное снадобье для иноемцев: филинова смеху четыре комка, крещенского морозу три мешка да лягушачьего подскоку десять горстей. Перетолочь меленько. От такого зелья сразу в землю.

В этом месте надобно остановиться, дабы молвить истину. Сам батюшка Пётр Алексеич сильно был лицом похож на кота. Известные его портреты не передают или умышленно избегают этого сходства, поскольку живописным мастерам была, очевидно, ведома нелюбовь царя к ласкательному и скрытному животному. Но вот и сейчас — окину мысленным взором государя — ничего не скажешь, вылитый кот-батюшка! Не в умаление его памяти, а только ради достоверности сие писано. Хотя забудем, читатель, и — далее…