— За то боролся. И вообще, я не стану выяснять отношений. Ни теперь, ни после. Я хотела помочь, но ты бесполезен. Возможно, уже похоронил себя. Чем ты занимаешься? Сканвордами. Этакое старческое времяпрепровождение. А, забыла! еще щелкаешь пультом от телевизора. В твоей черепной коробке мозг давно высох, но тебя это устраивает. Зачем шевелить тем, чего нет?

Присев на пенек, достал фляжку и изрядно приложился. Внутренности, до того грозно рычащие от голода, обожгло огнем, затем тепло разлилось по груди, и голова пошла кругом. Бургас не давал покоя, мне что-то подсказывало это слово, кладовые памяти распахивали двери в поисках информации: Бургас. Не спеша, достал бутерброд с ветчиной и вцепился в него вставными зубами. Не смейся, дай старику похвастаться, что поставил, наконец, протезы и могу улыбаться всеми тридцатью двумя. Помню, страшно захотелось курить, чтобы ощущение счастья продлилось. Я вытянул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и потерял счет времени. Туман спустился на озеро и пополз по болоту, но это не удивило меня, хотя солнце поднималось все выше, занимался теплый денек, а мокрые носки, разложенные на поваленном деревце, давно высохли.

Что искал? Я и сам не мог ответить на этот вопрос. Каждая черточка, буковка сидели намертво в моей седой башке, так часто я вглядывался в рисунок долгие годы, особенно одинокими зимними ночами. Мысли и чувства волновали твоего старого товарища, но я четко ощущал, что разгадка близка, и не думал сдаваться. Снова вспомнилась татуировка на плече Диего, и я устремил взгляд на купола храма, видневшиеся вдали. И тут, хочешь, верь, хочешь не верь, солнце подпрыгнуло и уселось на острие купола. Я протер глаза кулаками, и вновь поглядел на карту. Мне почудилось, будто в ней что-то меняется. Костлявая задница твоего друга соскользнула с пня на кочку, а дрожащие худые руки судорожно разгладили бумагу на гладкой поверхности природной табуретки, превратив ее на время в подобие стола. Глаза не обманывали старика: сквозь цифры явственно проступили знаки, которые навсегда запомнились мне.

Сколько времени это продолжалось — час, два? Затих я так же резко, как до того впал в состояние экстаза. Простая мысль отрезвила старика, мысль о нелепости затеи. «Бред, — сказал идиот, ведущий безумный рассказ, — бред сумасшедшего. Никакого сокровища нет и быть не может». Окончательно успокоившись, обошел вокруг дуба, раздумывая с чего начать. «На твоей груди возле старого дуба, что раскинул мощные кроны, одною ветвью упираясь в окно второго этажа обители господней». Точного указания места не было в этих словах, и я решил действовать наугад. Острой лопаткой наметил квадрат, который решил обследовать сегодня, и начал копать. К тихому удивлению и даже к некоторому разочарованию, часа через четыре, когда моя лопатка уже раз двадцать наткнулась на камень, я почти спокойно извлек небольшую малахитовую шкатулку.

Поход не приблизил к разгадке. Так, по крайней мере, думал Михаил Трофимович, но он заблуждался. Исподволь, словно ориентируясь на невидимые знаки, намеки, его посещали идеи, казалось вовсе не имеющие отношения к тайнику, но каждый день, подобно улитке, он проползал ровно миллиметр пути, чтобы, наконец, однажды сделать рывок и выйти на финишную прямую.