На горы мы поднялись на автобусе. Было еще раннее утро, и потому народу было не так много, хотя отовсюду уже был слышен детский гомон. Снега в этот раз было рекордное количество. По крайней мере я в своей жизни еще так много снега не видела. Все вокруг белым бело, ноги утопали в снежных подушках по самое бедро. Густой лес, окружавший горы, беззвучно дремал под зимним крылом. Деревья почти наполовину скрылись под сугробами и теперь выглядели, как карлики с белыми лапками. На огороженном участке на деревянных салазках стекал вниз разрумянившийся народ. Спуск был не крутой, но достаточно длинный, чтобы насладиться этим завораживающим моментом скольжения. Взрослые похлеще детей съезжали вниз на корытах, ледянках, санках и даже на крышках от унитаза. Столько радости за раз еще нужно осилить. Пока я раздумывала, все мои студенты врассыпную ринулись к белому спуску. Я только на секунду уловила, как средь визжащей ребятни мелькнула фиолетовая шапка Хани, а потом все перемешалось. Все без разбору покатились вниз на своих сооружениях, кто на чем верхом. Люди врезались друг в друга, в деревянную ограду, в деревья. Смешивались с сугробами, визжали от смеха, отрывались от заснеженных холмов и снова валялись. Ничего не разобрать. Но я как цивилизованный человек поднялась на самую верхушку горы и там аккуратно села на свои деревянные сани. От меня они не дождутся дикарщины. Перед тем как оттолкнуться, я увидела, как Лукас так же аккуратно и цивилизованно сел на сани и попытался собрать длинные ноги в кучу. Но в эту секунду несколько студентов подкрались сзади и лихо столкнули его вниз. Издав глухой возглас, Лукас сиганул вниз на неимоверной скорости. Он сделал несколько неудачных попыток остановить несущиеся сани, но вместо этого его пару раз развернуло, перекрутило и снова понесло. Затем он отделился от своих саней, покатился в сторону леса, а сани врезались в штакетник. Вот это было зрелище. Одно то, как заплетались при падении его длиннющие ноги, дорого стоило. Я так и покатилась со смеху. Так и надо этому журавлю. И только я так подумала, как вдруг чьи-то наглые руки пихнули меня в спину и я, лишенная дыхания от страха, полетела вниз на трясущихся санях. Снег скрипел подо мной, бугристая поверхность заставляла меня то и дело подскакивать. Я неслась на огромной скорости навстречу к бревенчатой ограде. За ушами свистел ветер, а из груди рвался мучительный возглас. Еще пара секунд, и я, зажмурив глаза, врезалась в ограду. Опрокинувшись на спину и, как вилки, вскинув вверх ноги, я по примеру Лукаса покатилась вниз к лесу без саней. Падение было мягким, снег взобрался даже под внутренние штаны. Лежа на пухлых сугробах, я заливисто хохотала. Вот это я понимаю зима. Когда самообладание вновь вернулось, я неторопливо поднялась на ноги, стряхнула с себя снег и побрела обратно к горе искать свои санки. Вниз от заснеженной горы тянулся лес. Люди, подобно мне, часто скатывались по узкой тропинке в лес, так как спуск бы весьма крутой и даже немного обрывистый. Поэтому здесь образовалась некая колея, и народ невольно стекался сюда, как дождевые ручьи к стоку. Впивая ноги в утоптанную тропинку, я брела вверх. Когда я уже почти поднялась на лысую поляну, мимо меня на бешеной скорости прошмыгнула фиолетовая шапка. По визгливому голосу я узнала Хани. Она неслась вниз на свой ледянке, подскакивая на каждом холме. Обогнув зигзагами потонувшие в снегу ели, она докатилась почти до самой опушки, врезалась в Лукаса, который только что привел себя в порядок и преспокойно ковылял на своих длинных ногах. Вместе они кубарем покатились к подножию горы, вылетели на небольшую опушку и там въехали в молодую ель. Дерево качнулось, белая шапка тут же сползла с маковки и с глухим стуком накрыла Хани и Лукаса. Если бы я не знала Хани, то подумала бы, что она это все подстроила. Смотри, как ловко у нее получилось: из такого числа людей столкнулась именно с ним. Секунду спустя из белой палатки снега зарябил фиолетовый помпон, а затем вперемешку руки и ноги этих двух безобразников. Мне отсюда было видно, как разрумянились щеки Хани. Стряхивая с себя снег, она задорно гигикала. Даже Лукас против своей воли растянулся в улыбке и издал короткий смешок. Все-таки когда он улыбается, то становится очень даже обаятельным мужчиной. Может быть, пока Лукас катился вниз, то где-то в снегу потерял свою привычную грубость и хладнокровие. Он на миг превратился в смешливого мальчишку, который принялся закидывать снежками Хани и тут же снимать с ее шапки белые горошинки. Любо и дорого было смотреть на эту сцену. На миг меня посетила мысль, что, возможно, у них все может получиться. А Лукас все-таки не такой уж и чокнутый, каким кажется на первый взгляд. Наигравшись вдоволь, эти двое принялись стряхивать с себя, а потом друг с друга сухой снег. Хани огляделась, потом взяла Лукаса за рукав и повела на обочину. Там она взобралась на старое поваленное дерево и принялась смахивать с его головы снег. Теперь, когда ее лицо было почти на одном уровне с ним, Хани выглядела более уверенно. Пока она срывала снежинки с его желтых волос, с воротника, с капюшона, Лукас сделал несколько слабых попыток остановить ее ловкие ручки. Но внезапно он будто застыл как леденая статуя. Он перестал двигаться и пристально уставился на девушку. Хани стояла ко мне спиной, а вот лицо Лукаса я могла разглядеть очень хорошо. Мне почудилось, что в его выражении мелькнуло какое-то изумление или же даже что-то похожее на испуг. Хани ничего не замечала. Она продолжала о чем-то трещать и приводить его в порядок. Я обеспокоенно стала вглядываться в эту пару. Что-то там такое произошло? Может быть, Хани поранила лицо? Только я так подумала, как Хани спрыгнула с коряги, и повернулась в мою строну. Все было с ней было хорошо. По крайней мере издалека я не увидела ничего подозрительного. Все такая же румяная и веселая, она подхватила под мышку свою ледянку и ринулась вперед.