«Я вонзила ржавый гвоздь в её шею. Брызги алой крови упали на лицо. Мама вскрикнула от боли, а потом захрипела. Кровь, лившаяся из сонной артерии, забулькала в горле. Мне было жаль её, ведь я любила ее всем сердцем. Но она не имела права бросать меня. Она не имела права пренебрегать моей любовью…»

Я сидел в машине, не шевелясь. Постепенно меня начало клонить в сон, и я понял, что это конец. Если я усну, то больше не проснусь. Я поднял голову и попытался открыть глаза. Веки стали такими тяжелыми, что я никак не мог поднять их. Тогда я снова безвольно опустил голову на руль. Все равно бороться нет смысла. Я замерзну тут, и меня даже никто не хватится — Марина будет думать, что я на базе, а коллеги подумают, что я опоздал и уехал обратно домой.

Все это она делала ради меня: надевала старинные платья, принадлежавшие, вероятно, еще ее матери, крахмалила пожелтевшие от времени ажурные воротнички, забирала волосы в высокий пучок и даже красила тонкие губы алой помадой. Выглядело это ужасно. Краска ничуть не добавляла ей очарования, наоборот, еще сильнее привлекала внимание к резким, некрасивым чертам.

Приоткрыв дверцу, я нагнулся и просунул голову внутрь. Потайная комнатушка была похожа на кладовку — внутри помещались лишь кровать и тумбочка с горящей на ней керосинкой. В изножье кровати стояло ржавое ведро с крышкой, по-видимому, используемое для физических нужд. Здесь не было окон — комната не проветривалась, в нос мне тут же ударил спертый, зловонной запах.

Поднявшись на ноги, я попытался успокоиться. Когда видавший виды уазик вновь поравнялся со мной, стекло медленно опустилось и сквозь узкую щель я увидел на водительском сидении женщину средних лет. Она смотрела на меня строго и недоверчиво. Она была в машине одна. Неудивительно, что я напугал её своими дикими криками.