— С удовольствием, Гарри! Позвони! Вызови Паркера, я скажу ему принести всё, что надо. Мне тут надо ещё подработать фон! Не беспокойтесь, я приду к вам в сад чуть попозже! Прошу тебя, чересчур долго. не терзай Дориана разговорами! Вот, что значит волна! Мне еще никогда не хотелось так работать, как сегодня. Это будет мой абсолютный шедевр. Да и сейчас это уже настоящее чудо!

В тусклом свете пыльной комнаты в него вперился цепкий, страшный взор. Тонкая душа художника от одного это взгляда наполнилась блевотинным омерзением и ужасом. Боже милостивый! Да это же было лицо Дориана Грея! Эти инфернальные изменения не могли настолько исказить образ друга, чтобы стало невозможным узнать его. За мерзкими чертами призрака ещё маячил образ былой дивной красоты! Былое золото ещё подсвечивало в порепанных власах, и алые отсветы ещё присутствовали в как прежде чувственных губах.

— Как кошмарно ты несправедлив ко мне, мой юный друг! — аффектированно воскликнул лорд Генри, надвинув шляпу на затылок и воззрившись на небо, на мелкие рваные тучки, которые подобно растрепавшимся клубкам блестящего белого шёлка, медленно плыли мимо по бирюзовой глади бескрайнего небесного купола, — Да, совершенно кошмарно несправедлив! На самом деле я даже чересчур разборчив в людях! Этого у меня не отнять! Я выбираю себе друзей по их внешности, приятелей — всвязи с их непорочной репутацией, и только врагов беру за их интеллект. Человек никогда не бывает достаточно осторожен в выборе своих врагов. У меня, как ни крути, среди моих врагов не числится ни одного ддурака или остолопа. Надо беречь репутацыию смолоду! Все они — люди известных интеллектуальных достоинств, и именно потому я очень ценим ими! И самое очаровательное и ценное — я ненавидим ими до смерти! Разве это не тщеславие с моей стороны? Мне кажется, если это тщеславие, то совсем по детски простительное! Вернее — пронзительное!

Дориан с величайшей охотой занял тот статус в обществе, который был предписан ему по причине достижения им зрелого возраста, и его постоянно волновала мысль о том, чтобы стать в современном Лондоне тем, чем в век Нерона стал для Рима Петроний — автор «Сатирикона». Однако он даже смел себе признаться в том, что в глубине души хотел играть роль гораздо более значительную, чем простой аrbiter elegantiarum, роль рядового законодателя мод, у кого всего лишь берут совет, какие драгоценности подобают дню сегодняшнему, как повязать галстук, или как научиться красиво грассировать тростью. Его мечтой было обрести новую, оригинальную философию жизни, логически построенную на незыблемых и броских постулатах, почти религию, высший смысл которой заключался бы в гедонистическом одухотворении своих чувственных ощущений.

Так, по крайней мере, полагал тогда Дориан Грей. В глубине души он часто подсмеивался над душевной ограниченностью тех, кто мыслил человеческое «Я», как нечто неизменное, простое, элементарное, и познаваемое разумом. Для Дориана человек представлялся сущностью с мириадами разнообразных жизней и целым необъятным космосом ощущений, это было невероятно сложное, многоярусное создание, испытывавшее на себе миллиарды влияний — среды, природы, времени, Солнца и одновременно хранившее в себе странные генетические наплатования мыслей и страстей давно почивших предков, словно бы они порой оживали в чужом теле, готовые мгновенно изменить направление развития его личности и саму судьбу.